Армагеддон №3

Глава 13. ОГОНЬ, ВОДА И МЕДНЫЕ ТРУБЫ

Стоя в тамбуре вместе с явно недовольным ее присутствием Петровичем, Марина с жадным любопытством смотрела на заснеженные придорожные ветлы, с грустью понимая, что ландшафт поменяется, а увидеть эти деревья вновь ей, скорее всего, уже не доведется.

Седой не препятствовал ее пребыванию в ближнем тамбуре, понимая, что сейчас ей необходимо побыть одной. Но в дальний тамбур уходить запретил. Проверять ее постоянно выходил Ямщиков. Он молча курил рядом. И, как ни странно, это сочувственное молчание помогало ей привыкать к поселившейся внутри плаксивой тоске, глазам на мокром месте, странным взглядам проходивших мимо мужчин... Нет, привыкнуть к такому невозможно! Ямщиков со вздохом кидал сигарету, хлопал ее по плечу и, понурившись, с видимой неохотой уходил к Седому, непрерывно ворчавшему, что надо даже в пути все время работать. Хотя бы головой.

У каждого полустанка, на платформах электричек Марина жадно разглядывала ежившихся на пронизывающем ветру женщин с котомками, пытаясь угадать, что могло заставить каждую из них пренебречь домашним теплом и двинуться в дорогу. И на каждой платформе ей казалось, что среди незнакомых женских лиц на нее глядит лицо той, которая снилась всю ночь с еще неоконченной парой чулок на спицах. Мама... Мамочка...

Состав медленно подходил к перрону вокзала небольшого, уютного городка. Однако прицепной вагон, как и предполагала Марина, остановился далеко от здания вокзала, напротив грязных складских клетушек, за которыми начиналось депо. Проводник мрачно пробурчал себе под нос: "Вроде к скорому цепляют... "Жигули" номер десять... Хоть бы до Рузаевки дотянули, жлобы... Покатимся сейчас через срань Господню... Запищиково, Мокша, Пишля... По названию видно, какие там уроды подсесть могут... Ненавижу! Причем, всех!" После этого спросить, что это за станция у кипевшего ненавистью Петровича она так и не решилась.

Со стороны вокзала к вагону спешила молодая женщина с сумками. Кинув взгляд на проводника, намеренно не спускавшегося из вагона, Марина поняла, что сейчас он сорвет на незнакомой пассажирке свое раздражение против всех. Он так и не поднял тяжелую металлическую крышку над ступеньками вагона, поигрывая свернутым желтеньким флажком. Вдобавок, якобы невзначай, он выставил на крышку левую ногу, обутую в огромный, давно нечищеный ботинок. Ногу Петрович выставил вроде бы без всякого умысла, но это мешало пассажирке забросить тяжелую сумку и освободить хотя бы одну руку. С отчаянием она смотрела, как проводники состава один за другим выбрасывают желтые флажки...

— По... по! По-по! — умоляюще лепетала женщина снизу. Марина видела, что Петрович едва сдерживается, чтобы не заржать над тем, как потешно эта растрепанная бабенка пытается сказать "Помогите, пожалуйста!".

Нервы ее были на пределе. Марина поняла, что не выдержит, если Петрович еще и заржет вслух. Нет, дальше она с ними никуда не поедет, если этот хмырь в нечищеных ботинках сейчас закатится противным смехом, повторяя "По... по! По-по!".

Почти не соображая что делает, она подняла правую руку и машинально провела сухой подушечкой большого пальца по безымянному, среднему, указательному пальцам... Костяшки немедленно щелкнули, электричество в тамбуре мигнуло вспышкой... На минуту ей показалось, что она ослепла, наступила полная темнота и время остановилось. В ушах непрерывно звенело, из последних сил она ухватилась за холодную металлическую решетку на окошке задраенной двери, чтобы не упасть...

Когда она пришла в себя, поезд уже набирал скорость. В тамбуре никого не было. Дверь напротив тоже была уже закрыта. За ней бежали неказистые частные домики и деревянные многоэтажные бараки пригорода...

— Флик, Петрович сказал, что ты неважно выглядишь, — вошел в тамбур Ямщиков. — Ему некогда было тебя до купе довести, он пассажирку какую-то устраивает. Что с тобой?

— Уже лучше, — прошептала Марина, понимая, что ей действительно пора отправляться в ловушку купе. — Седой спит?

— Уснул. Так что пошли чай пить. А то проснется наш работничек, я сам с тобой в тамбур сбегу. Давай хоть пожрем спокойно, — улыбаясь сказал Ямщиков, интуитивно ухватив ход ее невеселых размышлений. — Ничего-ничего, Флик! Справимся! Не впервой!

Понемногу вагон наполнялся пассажирами, захныкали дети, засновали к титану озабоченные мамаши. В туалет все-таки как-то надо было попадать. Марина нарочно старалась приурочить свой проход мимо пятого купе к пику оживления. Специально осторожно выглядывала в коридор и старалась шмыгнуть мимо дверей пятого купе, если замечала людей перед туалетом. Перед Рязанью восьмое купе заняла уютная старуха Серафима Ивановна, которая пригласила Марину вместе со всеми женщинами, ждавшими своей очереди в туалет, на вечерние посиделки с домашними пирожками.

Сообщив Седому и Ямщикову о приглашении на "бабскую вячорку", как выразилась старушка, Марина безучастно уставилась в окно. Ямщиков отреагировал на приглашение именно так, как она и опасалась. Глупо заржав, свалился на полку. Конечно, ему-то было хорошо, весело. А ей теперь предстояло еще как-то выяснить хотя бы мучительные проблемы женской гигиены. Как они вообще в поезде-то ездят?

- Ну, что ты ржешь? - с укоризной поинтересовался Седой у Ямщикова. - А если бы ты также бабой появился, с бухты-барахты?

- А чо сразу я-то? Я-то здесь вообще ни при делах, - обиделся Ямщиков.

- Ни при делах, так молчи! Лучше собери Флику с собой что-нибудь из своих запасов. Бабы на такие дела с пустыми руками не ходят, - почти приказал Седой.

- Ну, правильно! Некоторые такие добрые за чужой счет, просто сердце радуется, - проворчал Ямщиков, залезая к своим запасам на верхней полке. - Такие душевные... чувствительные... нежные даже... Как мы все с такими бабами не родились! Держи, Флик!

- Ты прокачай их всех там, между делом, Флик, - не обращая внимания на Ямщикова, сказал Седой. - Узнай у них, с какой стати каждая вдруг потащилась на Восток... Думаю, там сообразишь по ходу дела. Но без пережима! Выясни, не чуют ли чего? В особенности допроси каждую на счет Конца Света. На мягких лапах, с подходом...

- Да-да, допроси их, Флик! - заржал Ямщиков вслед Марине. - В особенности, на счет Конца Света. Запиши все под диктовку, что тебе эти бабы расскажут.

С тяжелым вздохом Марина вышла из купе. Задвигая дверь, она услыхала тихий смешок Ямщикова: "В протоколе про Конец Света не забудь заставить каждую расписаться!"

На посиделки Анна, которая давеча скакала на глазах Марины с писком "по-по!", принесла к пирожкам сладкий вишневый ликер. А Лариса, разместившаяся с двумя шебутными пацанами двух и семи лет в последнем перед туалетом девятом купе, угостила всех солеными огурцами и квашеной капустой. С выданной Ямщиковым неизменной вакуумной упаковкой ветчины Марина чувствовала себя вполне в своей тарелке, нисколько не хуже других.

Особое ее внимание тут же привлекли женские замечания о двух извращенцах, ехавших в пятом купе. Оказывается, каждая из попутчиц наотрез отказалась занимать соседние купе. Лариса слышала дикий крик маньяка, напавшего на Марину возле туалета, но сама видела только, как тот наблевал у двери ее купе. Серафима Ивановна решительно одобрила действия Марины веским замечанием: "Правильно! Нечего этих уродов распускать! Всем им надо яйца пооткручивать!"

Необъяснимый страх перед пятым купе сделал память Ларисы какой-то избирательной. Марина мысленно восстановила лица пассажиров, крутившихся возле титана, когда Ямщиков душил могильщика. Лариса там тоже была, но почему-то этого не вспомнила. Женщины явно что-то чувствовали недоброе, зябко поводя плечами, объясняя свой дискомфорт и тревогу тем, что просто очень не любят всякого рода извращения.

Веселье небольшой женской компании добавил неожиданно появившийся в дверях Петрович, вдруг расщедрившийся на растворимый кофе, вафли и сухарики. Сам принес и кипяток в стаканах с чайными ложечками. Повиснув на косяке раздвижной двери, он, игнорируя настойчивые приглашения Серафимы Ивановны, только восторженно смотрел на Анну, раскрасневшуюся после ликера и захватывающих разговорах об извращениях. Как только он уходил, чтобы через несколько минут опять явиться с подношениями, женщины, уткнувшись в подушки, буквально плакали от хохота. Не смеялась одна Анна. Она лишь робко улыбалась товаркам, с нескрываемым удивлением рассматривая свое отражение в темном зеркале окна...

Всю предыдущую ночь Марине снился странный хихикающий змееныш, представившийся Кириллом. Он ласково терся о ее ноги и уговаривал пройтись с ним в ближайший лесок, который был рядом, рукой подать. У Седого и Ямщикова спросить о змее Марина отчего-то стеснялась. Но при Серафиме Ивановне она решилась поинтересоваться, к чему это змейки снятся?

- Это, касатка, к смене твоего женского положения, - уверено заявила старуха. - Высокий мужик из вашего купе в кожане - вполне подходящий для такого дела, поверь мне. Уж не знаю, чего у вас с ним, а раз змей приснился, значит, тебе надо без лишних сомнений к этому мужику цепляться. Змеи снятся к достойным внимания девицы мужикам. С неоспоримыми достоинствами! У нас в деревне старые люди про таких мужчин говорили с уважением: "Галавища в маслище, сапажища в дегтище, а партки набиты змеей!" Змей-то тебе, значит, тоже намекает! Ясно, что ты - девушка в таких делах неопытная, вдруг промашку дашь?

- Да как же так, Серафима Ивановна? - не согласилась с ней Лариса, сунув со стола несколько пирожков робко заглянувшему в дверь купе старшему сынишке. - У меня маменька говорила, что змеи с небес попадали при свержении в преисподнюю нечистого, что они произошли из крови Каина. У нас дык говорят, что за убийство змеи прощается несколько грехов. Так и говорят!

- Змей змею - рознь, Ларочка! - рассудила Серафима Ивановна. - Раз они с небес попадали, значит, куда раньше Каина там завелись. Ясно, что в любом из нас и плохое, и хорошее намешено. А чем змеи нас хуже? Но здесь-то дело совершенно прозрачное! Раз при таком фасонистом мужике Маринке змейки снятся, так это же понятно к чему! Также понятно, что с любым самым расчудесным мужиком - сопли на кулак намотать придется. Так ведь не змеюка ж в том виновна. Сама-то, Ларочка, куда с пацанами среди зимы тащишься? В тюряге благоверного навестить! И от кого мы это слышим? Не журись, Лариса, я буду последняя, кто скажет, будто твой мужик - тюремщик и подлец. Смотри, какие отличные от него пацанчики завелися! Ясно, что по глупости туда твой соколик залетел, по твоему же недосмотру. Ты ребяткам сухарики и вафли от проводника сложи, мы их кушать не будем. Нам внимание от нашего вожатого дорого. Так ведь смех и разбирает... Анюте, после таких чудес, и вафли поперек горла... Ой, девки, не могу! Эк, его Анна сразила! Под корешок!

Серафима Ивановна захихикала, прикрыв рот шерстяным платком. Смутившаяся Лариса боялась поднять глаза на соседок. Но, поняв, что никто ее не осуждает за мужа-тюремщика, передала вафли со стола, жующему пирожок сыну.

- Кстати, Мариша, а ты змею-то, надеюсь, голой снилась? - продолжила змеиную тему Серафима Ивановна, как только сын Ларисы отправился в свое купе с вафлями. - Здесь мужиков нет, чего стесняться? Голой? Это очень хорошо, дорогая! Запомните на будущее, девушки, змею ни в коем случае нельзя сниться в одежде! Змея на одетого бросается, а голого не опасается... Так-то! Значит, змей этот не к плохому снился, а... к обычному. У нас по деревням раньше специально молоко в блюдечке оставляли, чтобы под домом змейка прижилась. При змейках и скотина лучше ведется, и земля плодится... Эх вы, девки, молодые еще, глупые... А я помню, как нечаянно убитую в поле змею мы старались тут же закапать и крест поставить, чтобы хозяин поля не умер. У всего сущего - свой хозяин имеется. От человеков только бесхозяйственность кругом... А где человек не хозяйничает - там все в полном ажуре! Чуть ведь не позабыла... Ой, Марина, Марина... Знаешь, у нас старые люди говорили, что с именин святой Марины змеи вообще не кусаются... Ничего плохого тебе этот змей не сделает! - уверено подытожила старуха. - Ты носишь имя святой, которой все змеи подчинялись!

Слушая Серафиму Ивановну, Марина чувствовала, как метавшаяся в ее новом теле душа начинает находить опору. Почти по-военному поставив себе задачу немедленно закамуфлироваться под женщину, она помимо собственной воли увлеклась течением чисто женского разговора, полностью отдавшись его непредсказуемому руслу. Ну, и пусть, что и Седой и Ямщиков только посмеются, скажут, что глупо всяких змей ублажать... Да что они вообще понимают?

Пытаясь для себя систематизировать сумбурное повествование Серафимы Ивановны, Марина заключила, что, по диким деревенским представлениям, приснившийся ей змеюка каким-то способом заключает в себе одновременно стихии огня и воды. Обычная река из воды, как и огненная, - прежде всего, отделяют мир мертвых от мира живых. Пока равновесие между миром мертвых и миром живых не нарушено, змей считается Хранителем всего сущего. А чтобы не нарушать равновесия, надо соблюдать и с огнем, и с водой ряд необходимых предосторожностей.

К примеру, считалось, что старинный обряд сжигания покойников, называвшийся раньше в народе "греть пойкойника" - прокладывает огнем прямой путь душе покойного в мир мертвых, чтобы холодная душа покойника не заплутала среди живых.

После второго стаканчика ликера Серафима Ивановна задушевно пропела духовный стишок "Жена милосердная", где добрая женщина, желая спасти новорожденного Христа, бросает в печь свою младенца. Однако, заглянув в печь после того, как опасность для младенца миновала, женщина с удивлением обнаруживает, что ребенок не сгорел в огне!

...В печи огонь-пламя претворилось,
Во печи всяки травы выростали,—
Всякими цветами зацветали.
Невредим младенец пребывает,
По различным цветам гуляет,
Евангельскую книгу читает,
Сам ангельския песни воспевает!

Прослезившись от сей умилительной для сердца картины, Серафима Ивановна сказала, что для сохранения общего равновесия гасить огонь на ночь следует со словами: "Спи, батюшка огонек!" Наплевать, что это - лампочка Ильича! Гасишь свет, пожелай то, что заведено. Кстати, плевать в огонь нельзя ни в коем случае, а ежели кто помочится в огонь, то огонь непременно иссушит этого негодяя заживо.

Клевавшая носом Марина вновь вздрогнула, услышав от Серафимы Ивановны свое имя. Оказывается, цепкая народная память сохранила множество сказаний о колдунье Марине, умевшей разжигать любовный пожар. По свидельству речистого былинника Кирши Данилова, та Марина, оказывается, могла щелчком пальцев вызвать особое пламя, которое зажигало сердца любовью... И будто бы при этом она творила такую ворожьбу:

Брала... следы горячия молодецкия,
Набирала Марина беремя дров,
А беремя дров белодубовых,
Клала дровца в печку муравленую
Со темя следы горячими,
Разжигала дрова палящетным огнем
И сама она дровам приговаривала:
"Сколь жарко дрова разгораются
Со темя следы молодецкими,
Разгоралось бы сердце молодецкое..."

Не менее бережного отношения требовала к себе и вода. Набирать воду следовало в молчании, а на ночь, чтобы черти не забирались, все крынки рекомендовалось плотно закрывать крышками.

Марина слушала, а перед глазами темной стеной вставала холодная вода, несущая смерть посевам, за которой хлопали чьи-то огромные страшные крылья...

Серафима Ивановна настрого предупредила, что душа человека после его смерти погружается в воду, потому никак уже нельзя использовать воду, имевшуюся в доме в момент смерти кого-либо из домочадцев. А лучше вынести из дома и вылить всю воду еще при агонии умирающего, чтобы душа не задержалась в ней. Эта вода навсегда останется мертвой. И эта мертвая вода, поднимаясь огромной стеной, является непосредственной предвестницей Конца Света. Самые отсталые граждане, приписанные к Ванюковскому сельсовету, знали, что, как только потекут все реки вспять - жди неминуемого Конца Света.

Поэтому вода, принося облегчение душе и телу, может погубить все живое, но по настоящему очистительной силой не обладает. Застой воды породит лишь смерть и гниение заживо самой матушки-Земли. Из воды выйдут невиданные гады, взгляд которых обратит каждую неприкаянную душу в пепел. И только огонь сможет очистить всю землю... Потому Страшный суд будет ознаменован тем, что огненная река протечет по всей земле от востока и до запада:

"...В Великий век, Великого месяца от Великого дня
Протрубят трубы медные и пробудят силу огненную.
Пожжет река огненная все горы и каменье,
И пожжет река огненная все леса со зверями,
И пожжет река огненная весь скот с птицами.
Тогда выгорит вся земная тварь
И нечисть предысподняя".

- А земля под огненной рекой будет гореть на три аршина, - страшным шепотом сообщила Серафима Ивановна завороженным слушательницам. - Бог-то и спросит: "Чиста ли ты, земля?" Земля в первый раз ответит: "Чиста я, Господь мой, как муж и жена!", и будет гореть на шесть аршин. Еще спросит Бог, тогда земля скажет: "Чиста я, Господи, как вдова!" И возгорится пламень на девять аршин... Спросит Вседержитель в третий раз, ответит ему земля: "Чиста я, как красная девица!" Вот тогда и будет суд...

От жутких разговоров о Конце Света вернулись к насущным проблемам гадания на воде, ведь не зря же в родных Ванюках Серафимы Ивановны говорили: "как в воду глядеть". Только на воде полагалось ворожить на женихов, кидать за околицу башмаки считалось дикостью и архаизмом. Сама Серафима Ивановна сама вышла замуж исключительно благодаря знанию старинной приметы. Засидевшись в девках, она вошла в воду по весне с соотвествующим подношением и с приговором: "Как быстро течет вода, чтобы так же быстро я вышла замуж". И хотя потом чуть концы не отдала от простуды, но замуж вышла и даже по шуму весенней воды заранее определила склочный и несговорчивый характер будущего супруга.

Однако все-таки в любовных приворотах силу огня и Лариса и Серафима Ивановна считали решающей, поскольку любовный пожар подобен только силе огня. "В печи огонь горит, палит и пышет и тлит дрова... так бы тлело, горело сердце у раба Божия такого-то - по рабе Божьей такой-то... во весь день, по всяк час..." - нашептывала старинный заговор старушка внимательно слушавшим женщинам.

- Ох, девушки! - умильно закончила краткий курс народных средств Серафима Ивановна. - Любите изо всех сил! И огонь, и вода - все одно ведут к медным трубам. Пока есть время, надо любить. А после времени уж и не спохватишься...

- А я... Давно уж крест на себе поставила, - невнятной скороговоркой заговорила упорно молчавшая весь вечер Анна, повернувшись от окна к попутчицам с красными глазами, наполненными слезами. - Думаю, только бы сил хватило дитенка поднять, да мать досмотреть... По всей Польше моталась... А знаете, как в этой Польше нас били и грабили?.. Мне, если честно, жизнь-то уже давно не в радость была.. А тут я как будто его всю жизнь ждала, девочки! - Внезапно голос ее сорвался, и она громко зарыдала.

Марина сама не ожидала, но от слов Анны у нее что-то вздрогнуло внутри, и тут же из глаз брызнули крупные горошины слез. Рядом басом завыла Лариса и, наконец, со вкусом, с тонким знанием дела, женский хор плакальщиц протяжными причитаниями украсила Серафима Ивановна. Только сейчас Марина почувствовала, как же надо было ей выплакаться все эти сумбурные дни, как ей надо было свалиться рядом с безутешно воющими женщинами на полку и выть обо всех глупостях, которые уже случились с ними от этих невыносимых идиотов-мужиков, и которые, конечно, ждут их в самом ближайшем будущем...

- Ой, да куды ж мене, сиротиночке, приклонить головушку? - выла Серафима Ивановна. - С какими дураками Господь прожить жизню сподобил, Матерь Божья, Пресвятая Богородица! Если бы вы, девки, такие чудеса видали, каких я навидалась... За что их любить? За морду косую и мозги набекрень? Ой, не могу! Так бы придушила всех энтих змеюк, всех гадов голыми руками! И ты, видать, Анютка, еще мало в жизни нахлебалась с энтими уродами, раз опять втюрилась... Дура ты окаянная! Люби уж, чего тут сделаешь... Ой, дуры мы, дуры...

Внезапно дверь отъехала в сторону. В проеме стоял разгневанный Ямщиков. За ним маячил Ларискин пацан, явно сбегавший за подмогой, как только услышал мамкин плач. В крайнем раздражении Ямщиков, кинув презрительный взгляд на притихших женщин, буркнул Марине: "Хорош здесь болото разводить! Шабаш на сегодня, бабы!"

Подождав, пока Марина, вытирая глаза, выйдет в коридор, Ямщиков безапелляционно заявил обескураженной его появлением старушке: "Я думал, что старые люди хоть немного ума к пенсии наживают... Но, видно, крыша едет не спеша, тихо шифером шурша... Крепчает маразм, мамаша? Народную примету не обманешь!" Повернувшись к заплаканным женщинам спиной, он рывком закрыл дверь купе.

14. Соратники