О человеках-анфибиях

сказ третий ПРО СЕКРЕТНУЮ БЕТА-ГАММУ И НЕЖДАННУЮ БОЛЬШУЮ ЛЮБОВЬ

Не старлеи, не комбаты,
Аты-баты, шли солдаты!
Все равны, как на подбор,
С ними — прапорщик Егор.
Рассчитайся поскорей,
Кто не вышел — тот еврей!

...Морями-лесами, горами и долинами продвигалась спецмашина к тайному подразделению бета-гамма. Слухи о нем в печать тогда не просачивались. Ни к чему это было. Да и что бы нового это прибавило к оптимистическому настрою общества? Кому бы, к примеру, в жизни помогло сообщение, что обучением молодняка ведает там Егор Маркович Франкенштейн — человек с силиконовыми мышцами, титановой грудной клеткой и стальной нервной системой? Но только высоко хромированная сталь «селект» могла выдержать нервное напряжение от обучения тонкостям бета-гаммы сопливых недорослей, отнятых от мамок-нянек.

При каждом медицинском осмотре врачи только удовлетворенно крякали: «Вы у нас просто чудо какое-то медицинских технологий, Егор Маркович!» Так его и звали во всем подразделении бета-гамма. Вернее, в силу того, что по пятой графе анкеты у Егора Марковича были некоторые заморочки, все подразделение обращалось к нему компанейски: «Чудо-юде». И ничего, он откликался. С такой кривой ухмылкой. От уха до уха...

Тоже пошутить любил товарищ Франкенштейн Егор Маркович. Больше со скуки, конечно. Заставит какого-нибудь новобранца плац подметать от бумажек, листочков и прочего мусора ломом, а сам рядом стоит, жизни радуется. А на предложение новобранца сделать все чисто и красиво, но метлой, неизменно отвечал: «А мне, знаешь ли, не надо «чисто и красиво»! Мне надо, чтобы ты зае...ся!»

И вот к такому Чудо-юде и поехал подменный Женька с секретным приказом от оскорбленной в лучших чувствах Вилены Рэмовны. Ничего в том приказе хорошего не было. Все в тему. Не надо было Вилене Рэмовне «чисто и красиво», а надо, чтобы Женьку в бета-гамме дочиста извели! Надо, чтобы ему такое задание дали, после которого с довольствия навсегда снимают!..

* * *

Выгрузили Женьку из спецмашины к ночи посередь этого плаца, изборожденного старательными ломиками, кинули ему мешок под ноги... Пока он с недоумением вокруг оглядывался, эти хмыри по газам вдарили и прочь попылили. Крикнули только: «В пищеблок катись, фантик сухопутный!»

Делать нечего, до утра надо как перекантоваться. Стал Женька этот самый пищеблок разыскивать. Понятно, пару раз дверьми ошибся. Он сообразил, что в пищеблоке труба же должна быть от печки. Вот в первый раз он в котельную сунулся, а во второй раз по ошибке в крематорий чуть раньше времени не загремел. Но нашел-таки этот пищеблок, ориентируясь уже не по трубе, а по запаху. Жрать хотелось очень.

Открыла ему дверь тетка, очень похожая на подружку его матери из десятой столовки. Он маленьким иногда к ней с матерью за продуктами заходил, и тетя Лена давала ему сломанные донышки от пирожных «корзиночка», их столовское ОТК браковало, а Женьке тогда по фигу было.

Он так измаялся в поисках этого гребаного пищеблока, что так сразу этой тетке и вылепил: «Здрасте, теть Лена! Это я, Женька!...»

Тетка эта шикнула на него, втащила во внутрь и дверь захлопнула.

— Уж не знаю я, откуда мы с тобой знакомы, но меня действительно Еленой зовут. И когда-то была я Прекрасной, но про это нынче говорить дело зряшное... И твоя личность вроде чем-то мне знакомой кажется... Может, ушами?.. Ты зря меня не дезавуируй, глядишь, еще сгожусь тебе, «племянничек». Тут повсюду глаза и уши, имей в виду! Рот на замок, а ключик — за пазуху!.. Пойдем, покормлю, чем бог послал...

Сел Женька в полутемном пищеблоке за крайний столик, свободный от перевернутых вверх стальными ножками стульев, тетя Лена ему борща налила, кашу с котлетой положила и дала хлеба сколько хочешь. По Женькиной голове, остриженной в спецмашине, погладила и сказала: «Кушай, Женечка! Если довольствия лишат в воспитательных целях, ты у раздаточного окошка со двора стукни три раза, я тебе что-нибудь похавать и выкину!»

Наворачивает Женя за обе щеки, но слышится ему, будто кто-то скулит тихонько из темноты. Когда жует — не слышно, а как рот раскроет куснуть чего, так скулит! Замер он, перестал челюстями работать — точно, скулеж есть!

— Теть Лена! — крикнул Женька в сторону кухни. — Тут щенка запер кто-то! Можно, я его себе возьму?

— Да не обращай внимания, Женя! — махнула рукой Елена Прекрасная, подавая компот. — Это прапорщица одна из второго взвода. Опять ей наряд дали вне очереди за отказ от боевого задания. Как мы уйдем, будет весь пищеблок мыть носовым платком. Да она не из-за этого воет! Ее, видишь ли, компота на месяц вперед лишили. С компотом у нас строго! На тебя на седни компот выписан, а на завтра и не угадать, милок... Как откажут тебе в компоте, даже не проси, ничем помочь не смогу!

— А как хоть эту прапорщицу зовут?

— Да как тебя, — Женькой! Тут почти всех с вашего года Женьками зовут. И вообще будь проще, зови всех Женьками — не ошибешься!

Ушла Елена Прекрасная обратно на кухню, а Женя наш шепотом стал вызывать: «Жень, а Жень! Ползи сюда! Глянь-ка, у меня компот есть!» Уж очень ему любопытно стало, что там за Женька из-под стола выползет.

Смотрит, приползла! Глаза огромные, синие... Губы пунцовые, как карамель «Барбарис»... Стрижечка коротенькая типа «Я тоже каталась в спецмашине»... На худеньких плечиках кителек с непонятными нашивками... Потянулась жадно к компоту ручонками, осушила стакан в два глотка, зыркнула на онемевшего Женьку глазищами, окончательно добив, и по-пластунски скрылась в темноте...

— Эх, Женька! Зря ты это, зря... Нельзя вашему брату влюбляться в прапорщиц из второго взвода... Да что там говорить! Если бы мне выслугу лет и квартиру в любом городе на пенсии не пообещали, разве я бы поперлась сюда?.. — расстраивалась тетя Лена, тормоша обалдевшего Женьку. — Ладно, пойдем, я тебя в каптерку дежурному сдам. Пора тебе, пойдем!

Остальные события этого вечера прошли мимо Женькиного сознания. Он почти не запомнил, как его шмонали два дюжих пацана. Потом его загнали в душ, дав полотенце и чужое белье с черными штемпелями «Подразделение бета-гамма»... Женька сам не заметил, как после душа свалился на указанное место на нарах...

...Всю ночь ему снилась прапорщица Женька из второго взвода... То они ползали по-пластунски в темноте пищеблока... То вместе отказывались от всех боевых заданий и страдали по компоту... А большей частью он, навроде бабкиного человека-анфибии, безвозвратно тонул в ее огромных голубых глазах...

Утром, перед построением вызвал Женьку к себе сам Егор Маркович Франкенштейн. Приходит наш Евгений в самых радужных ощущениях от гипотетически проведенной с прекрасной прапорщицей ночи. Стоит себе, улыбается... А Егор Маркович внимательно его документы изучает и среди вещей, вываленных на стол из мешка, роется.

— Школу с английским уклоном закончил?.. Это хорошо! — бормочет Егор Маркович, выглядывая, к чему бы придраться. — Так, а в письме с семью печатями о тебе отдельно беспокоятся...хм...как понимать это прикажешь, Евгений Валентинович?

А Евгению Валентиновичу все расспросы до лампады. Он стоит и усиленно соображает, как ему у теть Лены разузнать, куда прапорщицы на ночь сползаются.

— Ты чо из себя изображаешь, салага? — заревел на него страшным голосом Егор Маркович. — Английский он понимает, детективчики он с собой захватил! А у нас здесь, из всех языков, важнейшим на сегодня признан... балийский! Не выучишь к пятнице — утоплю! Я тебе такой Хэви металл покажу! Марш в строй!..

Да смех один там на плацу был с перекличкой! «Жека один! Жека два!.. Жека пятьдесят три! Расчет закончен!» Наш Женька двадцать восьмым Жекой оказался. Пока завтракали всем взводом, ребята тихонько Женьку в курс дела вводили. Только в столовке можно было о чем-то пошушукаться, потому что Егор Маркович теть Лену донимал по поводу очередного недовложения ему белковой массы в рацион питания и контрольного взвешивания коржиков. Пока не довел повариху до слез, к столу ихнему не вернулся.

Тетя Лена в кухне ревет, все Женьки головы опустили в тарелки с творогом, а Егор Маркович, кушая свою зеленую белковую смесь, с набитым ртом в сторону кухни покрикивает: «Вой не вой, Елена ты наша Прекрасная, а все равно по-моему будет! Я тебя поставлю в позу лотоса, мать твою! Иш, телеса тут на спецхарчах наела! Всем жрать! Учтите, по данным сегодняшнего рейда я решу, кому обедать сегодня придется!..»

...Едва живыми Жеки с марш-броска приползли... Вспомнил добром тогда Женька и боксерскую секцию и подледный лов в детстве... Даже Егор Маркович, глядя на секундомер, сказал ему почти удовлетворенно: «Если и дальше будешь так выкладываться, щенок, я, пожалуй, лично отменю на твой счет приказ за семью печатями! Хотя, написать новый — что до ветра сходить по-маленькому!» Такой вот он был грубый невоспитанный человек. Сатрап, одним словом.

Проверив записи в журнале, Егор Маркович тут же шестерых человек лишил довольствия, а еще восьмерых — компота. За обедом Женька так ловко хлеб и капустные пирожки за пазуху засунул, что шмонавший на выходе дежурный ничего найти у него не смог. Но не он такой один умный оказался, другие Жеки тоже кое-чего вынесли, так что все голодные тихонько пожрали передачки за пищеблоком перед умственными занятиями, пока жующий белковую смесь Егор Маркович доводил до слез тетю Лену, придираясь к ее роскошным формам.

И хотя по результатам умственных занятий в тот день Женьку лишили ужина, но на вечернем подводном заплыве, глядя на зашкаливший секундомер, Егор Маркович вполне добродушно сказал: «Живи пока, подлец! Хрен с ним, с балийским! Но чтоб техническую часть гранотомета к завтрему утру на зубок!..»

В тот день настроение Женьки было безвозвратно испорчено только одной деталью — взмывшим в небо компактным дирижаблем. Все Жеки с тоской поглядели ему вслед, и стоявший рядом с Женькой тридцать второй Жека прошептал: «Второй взвод прапорщиц на задание полетел... Э-эх! Пропала увольнительная!..»

Сказ четвертый. Сердце матери — вещун